V
Боль пронзила всё тело и сконцентрировалась в центре головы. Никогда ещё пробуждение не было таким тяжелым. Казалось, что боль шла отовсюду, от каждой мышцы, от каждой косточки. Язык огромным ватным кляпом едва помещался во рту, что-то ещё постороннее находилось вокруг него, Иван даже не сразу сообразил, что это сгустки крови и обломки зубов.
- Пить! Воды, пожалуйста!
Кто-то бережно приоткрыл ему рот, и вставил маленькую трубочку. Теплая, но такая живительная влага, начала медленно проникать в его организм, наполняя каждый сосуд, каждую клеточку.
- Где я?
- Известно где – в больнице, на больничной кровати. А я, разрешите представиться, Ваш лечащий врач, Александр Матвеевич.
- Мне домой надо, меня там дед ждёт…
- Ваш дед ждёт в коридоре, уже почти сутки как. А вообще – Вам повезло, без преувеличения. Три сломанных ребра, перелом запястья, шесть выбитых зубов, две трещины в лицевых костях, пятнадцать колюще-ножевых ранений, около литра потерянной крови. Ну, а про такую мелочь, как серьёзнейшее сотрясение мозга и многочисленные гематомы, я вообще молчу. Надо признать, у Вас достаточно крепкие кости черепа, удалось избежать пролома. Если бы не милиция, которая приехала даже раньше скорой, те нелюди Вас просто могли разобрать на запчасти…
- Как милиция? Я же адрес не успел назвать…
- Но звонили же Вы с мобильного? А в силовых органах методы реагирования на подобные вызовы уже давно налажены. Кстати, очень хорошо, что Вы помните такие подробности! А что Вы ещё помните?
- Я всё помню.
- Замечательно! Тогда я на две минуты допущу к Вам следователя – очень уж жаждал переговорить с Вами, когда Вы придёте в себя, прям, безотлагательно просился на пару важных вопросов.
В палату вошел высокий темноволосый человек, представился Евгением Ивановичем.
- Я понимаю, что Вам сейчас трудно разговаривать. Попытайтесь хотя бы выслушать меня. Если я буду говорить правильно, кивните. Если нет – закройте глаза. Согласны?
Иван чуть кивнул.
- Со слов мальчика Юры, он выбежал из дома, где он проживал с матерью и отцом, на улицу, и увидел Вас. С целью защиты от угрожавшего расправой отца, он направился в Вашу сторону. Вам удалось выхватить топор, и дать отпор агрессору. Так?
- Да. Топор я закинул среди деревьев, в сугробы…
- Это-то Вас и спасло в дальнейшем. Правда, топор мы потом едва нашли. Но это уже не важно. В этот момент Вы вызвали скорую помощь, а также дали сигнал на дежурный пульт. Договорить Вы не успели, так как…
- Меня вырубили ударом по затылку.
- Да. Со слов мальчика на Вас напали сзади трое дружков его отца. Пока они вчетвером избивали Вас, мальчишке удалось добежать до улицы Дружинной, где его подобрал следовавший на данный вызов дежурный патруль милиций. Всё верно?
- Да. Что с Антониной?
- С матерью мальчика? К сожалению, спасти её не удалось. Она скончалась ещё до приезда медицинской бригады…
- Эх! – выдохнул раздосадовано Иван, - что же теперь с Юркой будет?
- Не знаю, - пожал плечами следователь, - детский дом, наверное, если других родственников не окажется.
- А Петро поймали?
- Конечно! И убийцу, и дружков его, всю компашку и закатали…
- А дальше что?
- Да, собственно, и всё. Отфестивалили своё эти ребята. Там за каждым грешков накопилось – на высшую меру наказания вполне хватит. Осталось только материалы к суду подготовить. В общем, у меня вопросов больше нет, я пойду.
Иван, крепко задумавшись, ответил молчанием. Вот и всё, Петро! Кончились твои пьяные «концерты», когда даже до открытого окна квартиры деда доносились крики, визги, ругань из низенького «клопятника». А ведь каждый раз ему удавалось «выкрутиться» от принудительного лечения, каждый раз он на месяц затихал, типа бросил пить, или уматывал куда-нибудь на заработки на полгода, а потом начиналось всё по новой. Но вчера окончательно была нарушена грань, отделяющая преступника, безвозвратно опустившегося до уровня биоматериала, от остального сообщества. Высшее мера наказания – это не шутки. Прошли, конечно, времена, когда даже самые матёрые бандиты обделывались прямо в штаны, в зале суда, услышав в своём приговоре фразу из этих трёх страшных слов. Потому что это означало скорую неизбежную смерть. Но постепенно, сознание общества отошло от средневеково-феодальных устоев и взглядов, когда смерть преступника за свои злодеяния была в порядке вещей. Даже, несмотря на максимально достигнутую автоматизацию процесса, очень некомфортно стали чувствовать себя исполнительные палачи, нажимая ту самую пресловутую «кнопку». Ведь казнимый – это такой же человек, как и сам палач. От человека, с Божьей помощью, созданный. А сколько было выявлено постфактум судебных ошибок, когда безвозвратно был наказан невинный человек, а настоящий злодей был пойман лишь годы спустя? И кто больше виноват – человек, преступивший в обществе черту, и ставший преступником, или общество, которое своевременно не спасло, не вырывало из порочного круга, из прогнившей среды, заблудшую душу? Вспенившиеся на благодатной почве многочисленных коллизий законов гуманизм и толерантность незамедлительно привели к посыпанию голов пеплом и разделению обществом ответственности за «имеющиеся социально несправедливые перекосы». Смертная казнь была заменена на пожизненное заключение, и, криминалитет, перекрестившись, на доске подсудимых воспринимал приговор о высшей мере наказания не с дрожью в коленках, а с улыбкой на устах. А почему нет? Жизнь-то – продолжается, пусть в камере, но тепло, сыто и прогулки на свежем воздухе никто не отменял. А там и удача, и случайность могут поспособствовать вырваться из застенков, и многочисленные амнистии, и смягчения приговоров за давностью лет – тоже давали надежду и веру на полноценный возврат в общество со всеми своими возможностями, склонностями, странностями, нисколько не уменьшившимися агрессией, завистью и злобой, и самое главное – без какого-либо раскаяния в содеянном.
И с каждым годом становилось всё тяжелее и тяжелее. Тюрьмы переполнялись, исполнительно-надзорного персонала не хватало, а большая амнистия, впервые охватившая более глубокий слой контингента, осужденного за достаточно серьёзные преступления, пусть и с оговоркой «случайно», тут же дала новый всплеск волны рецидивов. Нужно было что-то делать, нарыв искусственной изоляции социально опасного контингента за прошедшие десятилетия изрядно вырос, перезрел и готов был взорваться, чтобы окончательно избавиться от какого-либо контроля властей. Жажда вырваться на свободу из ненавистных застенков, чтобы взять от сытого и довольного жизнью общества по ту сторону тюремных решеток свой долгожданный реванш, с каждым днем усиливало чувство тревоги добропослушной части населения, которое понимало, что рано или поздно ворота тюрем станут открыты, и тогда нужно будет где-то искать защиты для своих семей, родных, близких, но государство уже ничем не сможет помочь. Относительно свежие показательные истории, случившиеся в некоторых окончательно деградировавших околоевропейских странах, когда практически одновременно распахнулись все тюремные ворота, а жалкие, превратившиеся в дешевую бутафорию, силовые структуры очень мягко самоустранились от выполнения своих прямых обязанностей, и на улицах началась самая настоящая вакхналия, словно по сценариям убогосюжетных фильмов ужасов, очень наглядно продемонстрировали всему миру, чем всё может закончиться.
Решение, как это обычно бывает, было найдено совершенно случайно. Уже давно пойманных серийных маньяков-насильников подвергали химической кастрации, и отпускали под домашний арест, под наблюдение медиков-специалистов и контролирующих органов. Считалось, что лишенные своей природной мужской силы, насильники априори не способны на дальнейшие сексуальные преступления, и поэтому для общества не представляют угрозы, да и в переполненных тюрьмах их проживание оказывалось очень несладким и недолгим. И тут, после очередного нападения, удалось поймать одного плюгавенького маньяка, который, как оказалось, хотя уже и был кастрирован, но приходил в настоящий экстаз при виде истязаемого голого женского тела. Виртуозно поиздевавшись над очередной жертвой особо циничным, извращенным способом, он тщательно записывал каждый вздох, каждую секунду мучений на многочисленные, понатыканные в каждый угол видеокамеры. Поймали, надели электронные средства слежения, усилили надзор. Не помогло. Через полтора месяца он нашел лазейку для побега из дому, и, не обращая никакого внимания на постоянно пищащий браслет, добрался почти до окраины города, где с щенячим восторгом, разбрызгивая слюнями и задыхаясь от сжигавшей его похоти, накинулся среди бела дня на молодую девушку прямо во дворе частного дома, где она жила со своими родителями.
Стражи правопорядка не успели на считанные секунды, но по истошным крикам сразу поняли, что объект близко. Насильник сидел на земле и нечеловечески вопил, глядя на свои руки. Вместо кистей - жалкие кровоточащие обрубки. Чуть поодоль стоял огромный широкоплечий мужик с широкой проседью в русой бороде и густой шевелюре, в одной руке держал окровавленный топор, другой - прижимал плачущую на плече дочь. Гостей встретил спокойным, ледяным взглядом.
- На Вас было совершено нападение? Вам нужна помощь?
- Вы лучше этому псу помогите, пока не сдох от кровопотери…
- А где?...
- Клешни его - вон, в уличной печке догорают. Не понадобятся они ему больше. Не будет больше чужих женщин лапать!
То, что не получилось с помощью кастрации, очень эффективно дало лишение конечностей. Преступник не то, чтобы замок входной двери открыть, ложку без посторонней помощи первые полгода держать не мог. Всестороннее изучение сложившейся ситуации специально созданной комиссией вылилось во вполне ожидаемый вывод: принудительная ампутация кистей рук у маньяков, педофилов и убийц является более действенным средством обезвреживания и защиты общества от нежелательной агрессии, нежели химическая кастрация. Причем, и с морально-этической точки зрения, ампутация не является из ряда вон шокирующим наказанием относительно ранее законодательно разрешенной кастрацией по отношению к вышеуказанному преступному контингенту. Просто к гарантированному техническому ограничению на способность размножаться, добавилось гарантированное техническое ограничение свободы действий. Только-то и всего. Зато, каков результат! Так к химической кастрации, как высшей мере наказания, официально была добавлена принудительная ампутация конечностей. Для определённой категории отъявленных преступников-рецидивистов, разумеется. Под молчаливое сопение многочисленных разномастных правозащитников, в том числе и международного уровня. Лишь в паре зарубежных бульварных газетёнок промелькнули статейки "об этих диких русских традициях". И всё. Да и что тут возразить? Жизнь у человека - никто не отнимал, так что и с совестью, и с законом Божьим - всё в полном порядке. Вместо роты вооруженной до зубов охраны на дюжину когда-то самых опасных, самых кровожадных упырей, оказалось достаточно одной-двух сиделок да пенсионера на входе для видимости пропускного режима. Никто не делал попыток вырваться и сбежать, никто и не хотел попасть вовнутрь. Нововведение в судебно-исполнительной системе прижилось, высшая мера наказания стала озвучиваться в приговорах всё чаще и чаще не только для маньяков-психопатов, но и за другие, не менее тяжкие преступления. А через время началась тюремная реформа. Переполненные места лишения свободы разделили на две категории: для лишенных дееспособности, и остальных, отбывающие наказания за менее значительные проступки. В зданиях первой категории убрали практически всю охрану, сняли с окон и дверей решетки, оборудовали пандусами для инвалидных колясок, незначительно увеличили персонал медблока. В народе тут же в шутку их даже стали называть "пансионатами", что, на самом деле, являлось довольно близко к истине, так как к каждому заключенному, как к дорогому пациенту, был организован индивидуальный подход, и даже назначалась программа реабилитационного лечения. Впрочем, ампутированных и "заключенными" можно было назвать только формально, в кавычках. На самом деле, после приведения приговора в исполнение, их охотно отпускали под домашний надзор родных и близких, либо любого другого лица, готового взять на себя пожизненное опекунство. Однако, таких находилось довольно немного, поэтому государство и вынужденно было организовывать подобные "пансионатов" для львиной доли "заключенных" с совершенно свободным доступом на посещение.
Во второй категории тюрем хронический недостаток свободных мест в значительной мере исчез, всё остальное осталось без изменений. Но что-то в обществе поменялось, и скоро безапелляционная статистика преподнесла первый сюрприз: с ведением ампутации в качестве высшей меры наказания, количество и тяжких, и нетяжких преступлений резко пошло на убыль. Начальники тюрем и колоний с каждым годом с удивлением докладывали о естественном сокращении численности заключенных в своих ведомственных единицах.
Наступил момент, когда вскрылись и первые ошибки судебной системы. Под радостный либеральный вой, общественному вниманию был представлен первый безвинно ампутированный, на что власть отреагировала довольно лихо. С пострадавшим лично встретился сам президент Российской Федерации, и лично принёс извинения за причинённый ущерб от ошибочных действий государственной исполнительной машины. И заметил, что в России у него есть возможность принести свои извинения человеку, уже после приведения высшей меры наказания в исполнение, в отличие от некоторых стран, якобы называющие себя "цивилизованными", в которых до сих пор практикуется такое первобытное наказание, как смертная казнь. Реабилитированному тут же были установлены новейшие, лучшие в мире биомехатронные протезы отечественной разработки, обеспечено бесплатное медицинское обслуживание с ежегодными программами курсовых лечений в лучших лечебных центрах страны, назначено пожизненное ежемесячное пенсионное пособие в размере трёх среднемесячных заработков на предыдущем месте работы, на курортном, черноморском побережье был предоставлен новый комфортный дом для проживания всей семьёй, а также была выдана разовая компенсация в очень круглую сумму для адаптационного периода. Так как пострадавшим и членами его семьи были сняты абсолютно все претензии к государственным структурам, либеральный вой тут же затух, и на публичную речь президента по этому инциденту, последовало гробовое молчание.
Казалось бы, самому опустившемуся отребью общества можно и без рук дальше жить да радоваться: кормят бесплатно, обслуживают, ухаживают, никто в четырёх стенах силком не удерживает, но что-то в них словно надламливалось и тухло. По рассказам медперсонала, первое время после ампутации, грустно и мрачно просыпались они каждое утро, смотрели на свои культи, и это приводило их в дикое бешенство, начиналась истерика, приходилось давать им успокоительное. Но не раскаяние за содеянное мучило их, а чувство безысходности. Однако, постепенно вспышки ярости становились всё реже и реже. А всё чаще и чаще можно было видеть текущие по щекам слёзы. На вопрос: "почему плачешь?", практически всегда следовал один и тот же ответ: "себя жалко". Время шло, слёзы высыхали, и в глазах оставалась лишь огромная, бездонная тоска. А спустя некоторое время, они начинали взывать к медперсоналу душещипательными мольбами, протягивая свои куцые культи с просьбой дать им большую дозу снотворного, лекарства, яда, всё, что угодно, лишь бы распрощаться со ставшей невмоготу такой тяжелой жизнью. Получаемые отказы вводили их в стопорное состояние, в котором они находились часами, словно животные, мыча и постанывая от какой-то невыносимой внутренней боли. С каждым прошедшим днём они постепенно, час за часом, теряли остатки человеческого облика, и жажда смерти становилась их единственной мечтой. Но смерти они были недостойны.
Не было ни единого человека, который бы заявил, что такая высшая мера, как ампутация конечностей - это мягкое, недостаточное наказание. Все видели многочисленные репортажи об угасающем существовании бывших преступниках в стенах "пансионатов".
"Пацана жаль. И Антонину, - подумал Иван. - Столько лет мучиться пришлось. Чего ради? Глупой веры, что всё обойдётся, и дальше будет, как у людей? Но это же наивно, продолжая проживать под одной крышей с алкашом, который с каждым днём, с каждым стаканом алкогольного яда постепенно деградировал в сумасшедшее животное!"
Вид плачущего Юры долго не выходил у Ивана из головы. Помрачнел, осунулся, несмотря на успешно проводимое лечение. Дед навещал его ежедневно, а однажды, вместе с Александром Матвеевичем, радостно сообщил о скорой выписке. В ответ на хорошую новость, внук только улыбнулся, и дед понял, что тяжкие мысли в голове Вани - это всерьёз и надолго. "Ничего, - успокаивал сам себя старик, - вот встанешь с койки, придешь домой, про лабораторию свою вспомнишь, и эта дикая напасть забудется, как прошлогодний снег".
Но и домашние стены не помогли. Задумчиво съездил на работу. Задумчиво улыбался радостным поздравлениям коллег. Задумчиво возвращался обратно. Остановился перед тем самым "клопятником", где было совершено нападение, долго стоял, вглядывался в черные, безжизненные окна.
На следующий день зашел к участковому. Узнал адрес детского дома, куда определили Юру. По своей привычке, молча, не говоря никому, собрался и поехал.
Мальчишка, увидев его, искренне обрадовался, бросился на шею. Расчувствовался и Иван, впервые за долгое время его отпустила черная, грызущая душу, тоска.
- Дядь Вань, как хорошо, что ты живой! А я уж думал, тебя эта отцовская кодла прибила! Ты на снегу лежал, как мертвый…
- У нас доктора очень хорошие, - ответил Иван, - ты-то как здесь?
- Плохо, - не стал скрывать парнишка, - хочу домой, к моим игрушкам, к моим друзьям. К маме…
На эти словах Юра не выдержал, и громко, не сдерживаясь, разревелся.
- Да, Юр, - прижимая к себе мальчонку, и с трудом сдерживая подступивший к горлу ком, только и смог произнести Иван, - да. Поплачь. Всё равно ничего уже не вернуть. И маму тоже. Плачь. Оттого и слёзы такие солёные и горькие, что в них горе из человека выходит, когда ничего больше сделать нельзя. Надо, чтобы горе всё вышло, без остатка, до последней капельки. А потом начнется новая жизнь. И какая она будет, мы с тобой вместе придумаем…
- Ты ведь меня заберешь отсюда, дядь Вань? - всхлипывая, неожиданно спросил Юрка.
Замолчал Иван, не найдя нужного ответа.
- Дядь Вань, не пугай меня, - с тревогой, пристально посмотрел малой прямо ему в глаза, - у меня же никого из родни на всём белом свете не осталось. А я не выдержу здесь! Я не могу здесь! Забери меня отсюда, слышишь! Я не буду тебе мешать, буду жить потихоньку в своей квартире, в школу ходить, посуду буду мыть! Не бросай меня здесь, пожалуйста!!!
И Юра, хотя и был ребёнком, но так стиснул объятием шею Ивана, что у того в глазах померкло.
- Подожди, Юр, отпусти маленько, дай сказать… А у тебя, что, тётек-дядек родных не осталось, что ли?
- Не было у родителей сестёр и братьев, одни росли, как и я, - серьёзно, по-взрослому ответил мальчик.
- А дедушки-бабушки?
- Давно умерли. Я их уже и не помню. От болезней разных.
Призадумался Иван. Как тут объяснить мальцу?
- Юр, - прямо, но осторожно подбирая слова, начал гость, - вот прямо сейчас не могу я тебя забрать! Сразу спросят: на каком основании? Кто я такой, чтобы уводить тебя с собой? Ни родня, ни опекун, а так, дядька чужой, в соседнем доме живущий! И будут правы!
- Да знаю я, знаю! Я и не прошу прямо сейчас! Я подожду, сколько нужно! Ты только документы на опекунство подай, ладно? Обещаешь?
Ну как тут ответить отказом? Как сказать здесь и сейчас этим молящим детским глазам, что нужно, как минимум время, чтобы подумать?
- Обещаю, - тихо, но твёрдо ответил Иван, - не знаю как, но я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы вытащить тебя отсюда.
- Я верю тебе, дядь Ваня! Ты всегда был человеком, у которого всё по-честному!
Пакет с фруктами почему-то руководство к передаче запретило, зато разрешило конструктор-модель прототипа летающего автомобиля, чему Юрка был несказанно рад - родители такой ему бы никогда не купили.
На улице свежий воздух подействовал на Ивана отрезвляюще. Но спонтанное решение было принято, и как-то юлить, искать какие-то уловки было не в его правилах. Но что скажет дед? Впрочем, цена вопроса такая, что это и неважно, всегда можно снять отдельное жильё или даже купить собственное. Осталось собрать необходимые документы для усыновления пацана, и на этом пока стоп. Дальше жизнь покажет что к чему.
Дед чуть замер, когда Иван сообщил ему о результатах своей поездки.
- А почему нет? Квартира большая, крыши над головой всем хватит. Юрка - парень уже большой, самостоятельный. Думаю, хлопот больших не будет. А я, как помру, квартиру вам обоим и оставлю, - хлебая горячий свежий борщ, пустился старый в рассуждения. - Одно только хотелось бы: пока жив - правнуков своих увидеть…
- Ну, опять ты за старое, - поморщился Иван, - решили же больше эту тему не поднимать!
- Да я и не поднимаю. А констатирую. Появится пацан, ты же всё своё время свободное на него и изведёшь. Некогда тебе будет личной жизнью заниматься.
- Что с Юркой, что без Юрки, на личную жизнь у меня лимит один, - спокойно ответил Иван, - и ты это знаешь.
- Да вот, то-то и оно!
Дальнейшую тишину нарушали только звонкие удары ложек о дно тарелок. Борщ сегодня удался на славу!
Известие о том, что комплект документов собран и отдан на рассмотрение комиссии, очень обрадовало мальца, и он радостно, с воодушевлением рассказывал обо всех интересных нюансах своей новой жизни, делился своими впечатлениями. Стал к нормальной жизни возвращаться и Иван. Он уже практически закончил все интересующее его эксперименты над установкой, и также категорично отказывался от сделки по продаже первого экземпляра.
- Ваня, - как можно мягче в который раз убеждал его директор, - ты совершаешь большую глупость, упорствуя распространению этого поистине революционного устройства! Да никто и не собирается его использовать как-то иначе, что по целевому назначению. Ну, хочешь, они любые гарантии тебе подпишут, а?
- Не нужны мне их гарантии…
- Ну, а что тогда выкаблучиваешься? Почему не предоставишь все данные для серийного запуска в изготовление этих устройств?
- Я предоставлял все данные, - пожал плечами Иван.
- Ага! Предоставлял! Почему же тогда ни один образец, собранный без твоего участия, не выполняет абсолютно никаких телепортационных функций? По сути: делаем-делаем, а получаем какой-то бестолковый хлам! Ты по-дружески, между нами, можешь мне такой феномен объяснить?
- Нет.
- А если (тьфу-тьфу-тьфу три раза) с тобой ещё какая-нибудь неприятность произойдёт? Ты об этом подумал? Человечество же не сможет воспользоваться всеми благами твоего открытия!
- Подумал. Значит, преждевременно ещё говорить об этом, не доросло человечество до необходимости пользоваться такими игрушками…
- Это ты так решил? Как закостенелый эгоист?
- Что Вы! Это закон развития Вселенной. Я тут совершенно ни при чем.
- Хорошо. Пусть не сейчас. Но кто тогда повторит твоё открытие? Кто даст воспользоваться его плодами остальному человечеству?
- Не знаю. Но это и не важно. Придет время, и этот человек обязательно появится.
- Откуда же он появится, если речь идет об уникальном открытии?
- Вот тут Вы ошибаетесь. Не бывает уникальных открытий. Не сомневайтесь, даже прямо сейчас, на этой планете, как минимум ещё один человек догадывается или знает о принципах работы устройства. Просто возможность реализовать опытный экземпляр сначала появилась у меня, а не у него. Не станет меня - рано или поздно установку соберет и он. Не соберет он, когда-нибудь соберёт третий…
- Так в том-то всё и дело, что ключевым моментом здесь является "когда"! Вот, что важно для человечества!
- И снова Вы ошибаетесь, - устало продолжил Иван, - в таких вещах время не имеет никакого значения. И глупо высокопарно ссылаться на различные "хотелки" и нужды всего человечество. Важнее задаться вопросом: а готово ли получить человечество то, что просит-хочет-нуждается?
- Да ты что, Ваня! Извини, но сейчас это ты ахинею несёшь! Не тебе решать: что человечеству надо, а что нет…
- У Вас дети есть? Несовершеннолетние?
- Эммм… Ну да, есть. Младший сын, тринадцать лет. А при чём тут это?
- А он у Вас просил хоть раз попробовать управлять Вашим автомобилем?
Директор смутился.
- Не понимаю, какое это имеет значение… Но… Между нами… Да, конечно, просил, это же пацан, сорванец! Да пару раз давал ему потихоньку поуправлять в поле за городом. Он отлично справился, надеюсь, будет хорошим водителем!
- Тогда почему же Вы не купите ему сейчас собственный автомобиль?
- Да ты что такое говоришь! Он же ещё ребенок!
- Но он же УЖЕ хочет свой автомобиль. По Вашей логике, это для него очень важно, поэтому надо просто взять и наплевать на естественные законы развития, и пойти, немедленно купить ему настоящий автомобиль. "Когда" - очень важный ключевой момент! Чьи слова?
- Вот станет совершеннолетним, получит водительское удостоверение, тогда и будет "когда"! А ты не смешивай дар Божий с яичницей!
- Вы меня прекрасно поняли. Дальше нет смысла продолжать разговор.
- Ну и когда же, по твоему, у человечества наступит "совершеннолетие"?
- Не "совершеннолетие". А готовность использовать продукт для гармоничного развития, как собственного, так и окружающего мира. Не знаю, но для прибора, который открылся мне, очевидный уровень восприятия другими людьми пока я вижу один - исключительно коммерческий. И мне это не нравится.
- Ну-у-у! Мало ли, что тебе не нравится! Это всё лирика. И прогресс она не двигает!
- Лирика очень хорошо помогает взглянуть на вектор движения прогресса со стороны: в каком направлении мы движемся - к звёздам? Или назад, по кругу, к каменным пещерам?
- Хорошо. Пусть будет так. Но, по твоей логике, незрелое человечество всё-таки получило ядерное оружие! И ведь до сих пор не угробило ни себя, ни окружающий мир! А? Как ты это объяснишь?
- Во-первых, - невозмутимо ответил Иван, - люди открыли не ядерное оружие, а возможность использования высвобождающейся энергии деления ядра. Которое могло бы очень даже помочь человечеству подняться на новую ступеньку своего развития. Но вместо этого, благодаря всё тем же корыстно заинтересованным личностям, исключительно в их интересах, на базе данного открытия, в первую очередь было создано оружие массового уничтожения, и практически сразу же испытано на живых людях. Те, кто это сделал - являлись преступниками, и совершили самое большое и гнусное военное преступление в истории Земли. А уже потом ядерная энергия была направлена в русло служения науки и людям. Кстати, как бы это парадоксально ни звучало, но я считаю, что именно благодаря развитию и распространению ядерных технологий, человечество до сих пор не самоуничтожилось в ещё более масштабных и беспощадных бойнях…
- Сделка срывается, Ваня! - устало повысил голос директор. - Ты подумай хорошенько. Просто, как дружеский совет.
- Забудьте за сделку. Продолжаете работать так, как будто Вы ничего и не слышали об этом устройстве. Просто, как дружеский совет.
- Смотри, Ваня, ты своим отказом многим людям серьёзно планы портишь. Такое не проходит бесследно. Карму ты свою тоже портишь, судьба воздаст тебе сполна!
- Посмотрим.
Долго ждать не пришлось, и, словно в подтверждение директорских слов, беда прилетела откуда не ждал Иван, и с размаху ударила по самому больному месту, по ещё не зажившей ране. Комиссия отказала в прошении на усыновление. Причины указывались всего две: отсутствие собственного жилья, и отсутствие супруги для создания полноценной семьи. Иван в стопорном состоянии долго пытался понять: как такая мелочь может являться отказом проживания Юрки в дедовской квартире? Оказалось, что с точки зрения закона - очень даже может.
- Я не понимаю, - растерянно тряс Федоров бумажкой перед девушкой из комиссии, - у меня…, у нас есть достаточная по площади квартира, есть пожилой человек, под постоянным присмотром которого будет расти мальчик…
- Ребёнку, с позиции полноценного естественного развития, - улыбнулась девушка, -нужна забота и воспитание родителями обоих полов, а не только дедушки.
Юрка воспринял новость крайне нервно, на грани едва сдерживаемой истерики:
- Но Вы же обещали, дядя Ваня! Вы же слово дали!
- Дал. И не отказываюсь от него. Откуда же я знал, что для усыновления действуют такие жесткие условия. Но ничего…
- Не надо больше ничего обещать, дядь Вань! - всхлипывая, закричал мальчик, - Вы становитесь совсем, как мой папка, который только обещать легко мог! Эх, Вы! А я ведь Вам так верил!
Он соскочил со стульчика, и убежал в другое помещение, громко хлопнув за собой дверью. Через секунду дверь открылась, оттуда выглянула ошарашенная воспитатель, и, увидев остолбеневшего Ивана, не говоря ни слова, снова закрыла. На ключ.
- Вот и поговорили, - подытожил рассеянно Иван, закрыв лицо ладонью. Это была не просто неудача, это было открытое обвинение, на которое он не знал и не понимал, как и чем ответить. Захлестывающие его чувства растерянности и беспомощности, наконец-то вызвали то особое ощущение злости, когда решения принимаются молниеносно быстро и целенаправленно, разрезая, словно острейшими бритвами, судьбоносное живое.