Фрагмент четвёртый. Описание
Что есть такое "хорошая погода"? Льёт как из ведра, и спрятаться некуда. Я совершенно не вижу в сегодняшней погоде ничего хорошего. Вон, мужик идёт, вжав голову в плечи, мокрый весь с головы до ног. Руки - глубоко в карманах брюк, вода широкими потоками сбегает по спутанным, прилизанным волосам, огромным, грязным ушам, застревает немного в тяжёлой, взъерошенной бороде, и дальше, по вороту - внутрь. И за шиворот, конечно, достаётся немало. Видать, дома зонтик забыл или специально брать не стал. Это для него, что ли, сегодня хорошая погода? О вкусах, конечно, не спорят, но в моём представлении весьма глупо выглядел бы человек, которому под открытым небом заливает за шиворот, и при этом он самозабвенно лепечет что-то позитивное о наступившей хорошей погоде. А вон тётка идёт - не забыла дома зонт, с собой прихватила. Ну и толку? Вывернуло наизнанку налетевшим внезапно порывом ветра, не успела тёткина рука самортизировать правильно толчок. Остановилась, смотрит растеряно: что стало с такой надёжной вещью, как зонт, не знает, как ей поступить. Ходи теперь, воду собирай, в пустыне Гоби продавай. Чертовы синоптики, каково им сейчас - мало того, что коллеги подвели, так ещё и толкнули открытое враньё по всем информационным каналам. Наверное, очень весело прохожие встречают взглядами идущую им навстречу, под дождём, красивую тётю, накануне лучезарно обещавшую им прекрасный день.
Что ж, спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Сырые, обкрошившиеся бетонные ступеньки, набухшая дверь неопределённо-мокрого цвета, холодная, отполированная до тусклого блеска металлическая ручка. На удивление, вход был открыт, и я вошел в незнакомую, раскатистую, ладно сложенную кирпичную коробку.
Плевать. Главное - чтобы у этой каменки присутствовало что-нибудь, соответствующее по назначению крыше, способной спасти мои уши, и всё остальное, от результата чьих-то ошибок и моей глупой веры.
Так. Похоже на детский сад. То ли из-за капель дождя, стекающих с настолько мокрого лба по глазам, что нагло не замечалась такая пустяковая преграда, как часто взлетающие вверх ресницы, то ли ударился где-то головой, но все окружающие предметы, как будто слегка раздвоились, и каждый угол, каждая самостоятельная грань имели чёткого, параллельно идущего двойника. Это было так ново и неожиданно, что я несколько растерялся, и первое время стоял как вкопанный, прислушиваясь к необычному ощущению.
Вроде бы нормально, но сектор обзора немного уменьшился. Чтобы подтвердить (или опровергнуть) догадку, пришлось сделать шаг, потом ещё, и ещё, потом увеличил скорость, перешел на бег...
Голова не вращались. Я совершенно ясно чувствовал, как в очередной раз тело повернулось, замерло, и только после этого картинка дрогнула, и неторопясь, последовательно представила нужный вид. Тут я совершенно серьёзно не знал - радоваться мне, или огорчаться. Радоваться вроде бы было нечему.
Так и ходил, как придурок-терминатор, по всему детскому саду, пугая детей, спотыкаясь об их ложные, обступившие меня тени. Поворачивался на каждый звук произнесённый ими то слева, то справа, то за спиной, видел их изумлённые личики, как через запредельно выгнутое толстое стекло объектива камеры. Киндеры обступили меня кругом, тыкали пальчиками: "у-у, дядя!", а были бы постарше, может быть крутили бы у виска. Я им попытался подыграть: тряс головой кивая - вот как весело!
Но очень быстро такое веселье мне начало надоедать. Нет, безусловно, с детьми всё легко и просто: во-первых, они от тебя ничего не ждут, с ними можно нести всякую бессмысленную околесицу, а они и не будут пытаться понять тебя, оправдать твои поступки; во-вторых, с ними, как и с животными, можно общаться на их уровне восприятия, а не строить из себя заумного дядю, умело оперирующего глюченной терминологией; в-третьих, они просты и прямолинейны, их желания элементарны, радость естественна, а злость искренна, и нет нужды в дипломатии со всеми её двойными смыслами, обманами и лестью; а в четвёртых, и это самое главное - с ними можно оставаться самим собой.
А стоит войти в зал, наполненный зрелыми, разновозрастными особями, посмотреть на них, заглянуть в их глаза, души, почувствовать их оценивающие, мутные взгляды на себе, и то, как одни ждут каждого твоего слова, жеста, или (не дай бог!) какого-нибудь проступка, чтобы интерпретировать его по-своему, другим же ты совершенно безразличен, но не безразлична собственная репутация, и все вместе они делают вид, что независимы друг от друга, но слишком велик их страх остаться без связей, авторитета, хелповой поддержки. Их амбиции запредельны, а самомнение непомерно, и каждый ставит себя по своим умственным способностям выше всего живого. Они мотивируют свои поступки стремлением к общепринятым высоконравственным целям, а на самом деле за этой ширмой скрыты, похоронены в социальных догматах, истинные, банальные потребности, по функциям такие же, как у кролика: кушать, спать и размножаться.
И обведя мёртвым взглядом всех присутствующих, первое, что мне приходит в голову - это мысленно сказать: "Ну, здравствуй, стадо!".
Однако, сейчас другая мысль сформировывалась в моём мозгу, благополучно основываясь на нехорошем предчувствии. Кажется, я потерялся. Бегу прямо, сворачиваю направо, опять прямо, направо, прямо, прямо. Всё-таки видеть в растре - это здорово, хоть какое-то развлечение. Для разнообразия сворачиваю налево, выбиваю кулаком очередную дверь (детям это нравится), и резко торможу перед глухой стеной. Тупик. Возможно, резервная кладовая. Наверное, пора паниковать. Ведь всё как у людей - неординарная, экстремальная ситуация... Что это за одна из дверей в подвал? Открываю, выхожу на улицу. А я разве это спросил?
Как легко и свободно идти под неочистившемся, смурым небом! Как чист городской воздух: тяжелый, влажный, до отказа наполненный запахом озона! Я шагаю по мокрому асфальту, и чувствую, как в моей душе наступает долгожданный покой и умиротворённость, словно это прошедший дождь без остатка, окончательно смыл, сам того не ведая, всю накопившуюся агрессивность, тревогу, страх. И она, бестелесная, с великой радостью вдруг устремилась в заоблачные выси, поя и ликуя, а тело, не в силах сдержать обрушившиеся эмоции, как в замедленном кино сделало один затяжной шаг, другой, и вот сорвалось на длинный, размашистый бег, поражаясь своей невесомости и неожиданно появившейся могучей, неутомимой силе.
Я мчался по аллее гигантскими шагами, высоко возносясь над землёй, и зелёные, сырые листья, казалось, кивали мне, покачиваясь на молодых, упругих ветвях, со своей временной, единожды покорённой высоты. Подо мной мелькнул, прибитый каплями к дорожке, грязный белый клочок бумажки, а недалеко от него - недокуренная сигарета, и всё это я вижу в растре. Я НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ ОКУРОК В РАСТРЕ! Но это неважно. Важно то, что я вижу жизнь в новом, неведомом ранее формате. Не знаю, что мне принесёт такой взгляд, но мне очень хотелось верить, во мне поселилась надежда на что-то прекрасное, хорошее, доброе, что неуловимо присутствует в сладких, сказочных, волшебных снах, но так и не проявляется в расплывчатой, нечётко обозначившейся, даже самой нереальной, несбыточной мечте.
Ну и пусть, пусть, главное - что мне сейчас, в это самое мгновение, хорошо, легко и весело, а остальное неважно. Просто пусть будет дождь! Пусть будет растр!!!